Степан Дмитриевич Эрьзя — гений пластики, сын земли мордовской
Имя скульптора Эрьзи широко известно и в нашей стране и за рубежом. Мордвин Степан Дмитриевич Нефедов взял себе псевдонимом название одной из этнографических групп мордовского народа — эрзи. Это не просто дань уважения народу, давшему ему жизнь, но и признание того, что истоки его таланта, неиссякаемая жизнеутверждающая мощь произведений — в их национальной самобытности и исконной народности.
Прошедший большую жизненную школу, хорошо знавший и талантливо, смело претворявший в своем творчестве традиции мирового и русского искусства, скульптор всегда при этом оставался сыном своего народа.
Будучи значительным явлением современного мирового искусства, творчество Эрьзи — выражение гения мордовского народа. Будущий скульптор родился в 1876 году в деревне Баево Алатырского уезда Симбирской губернии в семье крестьянина.
С детства его окружала великолепная природа родного края — дремучие леса, живописная речка Бездна, превращавшаяся весной в бурный стремительный поток, её крутые скалистые берега, а также необозримые пространства полей и холмов.
Одним из самых сильных впечатлений, оставшихся от детства, стали произведения народного гения — добротные деревянные дома, украшенные затейливой резьбой, изумительные по изяществу костюмы односельчанок, удобные и мастерски сделанные предметы крестьянского быта: кувшины, ложки, сундуки-пари, прялки.
Таким образом, в основу формирования уникального художественного дара Степана Нефёдова легло всё то, что было исконно присуще искусству древнего мордовского народа.
Путь скульптора. Европа, Аргентина и возвращение на родину
Блестящие природные данные молодого скульптора получили развитие в Московском училище живописи, ваяния и зодчества в мастерской Сергея Волнухина, а затем — в скульптурных ателье Европы (1907–1914). Семь лет провёл в Италии и Франции мордовский скульптор.
В 1909 году в Венеции он впервые участвует в Международной художественной выставке работами «Последняя ночь осуждённого» и «Автопортрет», добиваясь не только успеха и признания своего таланта, но укрепляя тем самым авторитет русского искусства за рубежом.
Годы, проведённые в Италии и Франции, явились для молодого Эрьзи великолепной школой мастерства, которая даёт полное основание считать его не только одним из самых талантливых, но и профессионально подготовленных русских скульпторов начала XX века.
После возвращения в Москву С. Эрьзя продолжает развивать основные тематические линии, наметившиеся в его искусстве ранее — ещё в итало-французский период: женские образы, выражающие сложные душевные переживания, портреты, символические изображения.
Одним из первых в русской пластике XX века С. Эрьзя показал достоинство и красоту женщины — представительницы «малого» народа, создав образы, полные лиризма, глубокого и искреннего чувства («Монголка», «Эрзянская женщина», «Голова мордовки»).
В начале двадцатых годов поиски более выразительных средств исполнения привели С. Эрьзю к открытию нового для него материала — дерева. Композиции «Леда и лебедь», «Летящий», «Материнство», выполненные на Кавказе, отчётливо демонстрируют, как приёмы модерна, опробованные скульптором ранее, ложатся в основу формирования нового индивидуального пластического стиля.
Его развитие шло в течение двух последующих десятилетий (1927–1950), которые скульптор провёл в Аргентине.
В 1927 году волею судьбы С. Эрьзя оказался в Буэнос-Айресе. Именно в Аргентине он неожиданно для себя открыл материал, с которым будет связан на годы — дерево кебрачо. Его необыкновенная твёрдость, рисунок древесины, широкий диапазон оттенков, выразительные наросты — всё это сформировало уникальную манеру исполнения мастера.
Особый эффект создавал контраст между грубой, необработанной текстурой и идеально отполированной гладью резьбы. Это стало узнаваемым стилем Эрьзи.
Творчество С. Эрьзи хорошо знали за границей, но редко вспоминали на родине. А ведь только о ней постоянно думал стареющий скульптор. Находясь на чужбине, он справедливо тревожился за судьбу своих произведений.
Эрьзя вернулся в Советский Союз в 1950 году. Он сумел сохранить и перевезти на родину плоды многолетнего труда — часто тяжёлого, но приносящего радость. В своей московской мастерской он продолжал работать не покладая рук.
Скульптор Степан Эрьзя умер 27 ноября 1959 года. Его похоронили в Саранске. И хотя его прах теперь навечно связан с родной мордовской землёй, его искусство, не знающее границ, принадлежит всему человечеству.
Скульптурное наследие. Миниатюры великих работ
Эрьзя называл скульптуру “внутренней музыкой дерева”. Его работы уникальны по выразительности, пластике и символике. Даже в миниатюрных копиях они сохраняют мощь оригинала. Ниже представлены 6 реплик самых узнаваемых произведений мастера, выполненных с вниманием к деталям и сохранением духа оригинала.
Степан Эрьзя и Максим Горький
Казань, 1888 год. В только что построенном в Панаевском саду двухъярусном театре его новый директор А.А. Орлов-Соколовский организует драматическую и оперную труппы. Объявляется набор в хор. Среди тех, кто стремился попасть на сцену, — пятнадцатилетний Фёдор Шаляпин. Ему отказали — «ломался голос». Утешением стало место статиста за 50 копеек за вечер.
А вот Алексея Пешкова (будущего Максима Горького), которому было на пять лет больше, взяли в хор. Его голос был уже сформирован. Биограф Э. Старк вспоминал: «Однажды, когда облачённый в кавказский наряд Шаляпин готовился выползать диким зверем из-за кулис во втором действии “Демона”, Горький в этом же спектакле запевал “Ноченьку”…»
Вместе с ними в той же культурной атмосфере начала XX века творил Степан Эрьзя. Их пути пересекались в разных формах — и через духовную близость, и через гуманистическое миропонимание. Именно Эрьзя, как и Горький, стремился к воплощению национального духа в искусстве. Их объединяло многое: тяга к народной теме, страсть к человеку труда, к естественному, подлинному.
Не случайно именно Горький в эмиграции высоко отзывался о работах Эрьзи и содействовал их представлению на международной арене. В переписке и воспоминаниях их имена всё чаще звучат рядом — как символы русского искусства первой половины XX века.
Архивы, автобиография и «Русский Роден»
В Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) хранятся уникальные материалы из фонда Евгения Платоновича Иванова — журналиста, этнографа и театрального деятеля, лично знакомого с Эрьзёй. Эти документы раскрывают не только творческую, но и духовную сторону скульптора. Среди них — редкие воспоминания, автобиографические фрагменты и даже упоминания о связях с такими фигурами, как А.С. Грин, А.И. Куприн, Аполлинария Суслова.
В этих архивах встречаются и ранние записи самого Эрьзи. Он вспоминает, как с юных лет лепил на берегу реки Бездна из ила, наблюдая за плотогонами. Его путь — от церковно-приходской школы до Парижа и Буэнос-Айреса — был настоящим художественным прорывом. Сегодня, как и в XX веке, его имя достойно упоминается рядом с шедеврами вроде скульптуры Давида Микеланджело или скульптуры Мыслитель Родена.
Недаром европейская пресса начала XX века окрестила Эрьзю «Русским Роденом». Это признание он заслужил не только стилистической выразительностью, но и глубиной образов. Его скульптура не просто форма — это нерв, эмоция, культура, превращённая в материал.
В наши дни его наследие продолжает вдохновлять современных авторов. В том числе и тех, кто работает над проектами вроде скульптуры “Прорыв” в Нижнем Новгороде — современном символе преодоления, духовной силы и мужества. Эти идеи были близки Эрьзе: прорыв как внутреннее движение в человеке и культуре.
Скульптор продолжает жить — в архивных строках, автобиографических отрывках, в дереве кебрачо, и в каждом вдохновлённом им образе.